Перелёт Лапидуса
через Альпы
1.6.2003, 12:26.
Комната в центре Иерусалима. Лежу на
кровати. Рядом – собранный чемодан. Всё готово. Сейчас схожу в столовую для
нищих, поем, потом помоюсь, и – на самолёт. Прощай, Иерусалим, здравствуй,
Лондон!
15:27. Аэропорт
имени Бен-Гуриона. Я теперь в состоянии
путешественника, поэтому достал блокнот и ручку. К регистрации на мой рейс
выстроилась самая длинная очередь, это нормально. Вот я и присел на лавочку и
рассматриваю народ.
Вчера я
собирался в промежутке между двумя концертами, один – дневной, в фойе, другой –
вечерний, в ресторане. Собираюсь, времени в обрез, быстренько складываю вещички
по коробкам, шкафы для нового жильца освобождая, -
звонит телефон. Киса: «Можно, мы подойдём?» - «Я, вообще-то занят...» - «Да мы
на минуточку!..»
Пришли. Киса –
неземной ангелочек семнадцати лет, и пять вполне созревших 18-20-тилетних
парней. Белоснежка и пять гномов. Пацаны, любители
моего творчества, задавали мне вопросы, живописно расположившись среди сумок,
коробок и тряпок, разбросанных по комнате. Я отвечал, сидя на высоком стуле в
углу и перебирая вещи. В ходе пресс-конференции я подарил ребятам свои старые
ботинки, штаны, деревянную дудочку, украденную мной год назад в Лондоне на
квартире у Тани, и многое другое. Больше всего из подарков народу понравился
мешочек с израильскими мелкими монетами, наклянченными
мной за сезон, весом почти с килограмм.
...Удивительно,
до чего некрасивые люди едут в Лондон. Куча религиозных евреев в шляпах, их
престарелые жёны в длинных юбках, пенсионеры средних лет, в крайнем случае –
толстые студентки-дурнушки лет тридцати. Все стоят в очереди, вцепившись в тележки с чемоданами и волнуются. А я сижу на
лавочке у туалета. Это лучше, чем стоять в очереди и то же самое, что сидеть в Дьюти Фри после регистрации.
17:46. До
взлёта – час. Я, так, конечно, много бумаги измараю – блокноты закупил, ручки
есть. А поток мыслей – не прекращается ни на минуту. В принципе, можно писать
безостановочно, создавая таким образом неограниченное
количество шедевров. Очередь которая мне ещё
предстоит, стала уменьшаться. Я сижу. Хорошо путешествовать в одиночку. Сейчас
спутники меня заморочили бы наверное: «Регистрация!
Быстрее! Пошли, встанем в очередь!» Пришлось бы им уступить. Стояли бы, как дураки. А так я, как белый человек, сижу у туалета.
Рядом, на
тележке, стоит мой чёрный чемодан. Новенький, непотрёпанный ещё. Ну что,
дружище, готов к полёту? Где-то тебе побывать ещё предстоит? Что увидеть?
Хорошо бы, не вскрыли тебя, не стащили бы... Ручка бы не оторвалась, колёсики б
не сломались...
16:00 Хвост
очереди уменьшился и стал теряться из виду. Покачу-ка
я, пожалуй, свою тележку туда. Ну вот, теперь стою в толпе как дурак, лучше бы у туалета сидел. Симпатичный парень-эфиоп
попросил открыть мой чемодан, как из пушки вылетевший из рентген-машины.
«Есть что-нибуть электрическое?» - «Да, бритва и
колонка.» Мы открыли чемодан, выкопали мою колонку, я
включил её, зажёгся красный огонёк. «Хотите, можно её разобрать» - говорю.
«Нет, не надо.» Теперь я стою перед регистрационной
стойкой. Сквозь толпу просачиваются секъюрити,
смотрят за чемоданами. Одна стюардша стоит и
веселится с пассажирами. Видимо, знакомых встретила. А вот интересно, если
ввести должность клоуна в аэропортах. Народ стоит в очереди, скучает, а тут –
веселят. Клоуны подходят с шариками, все на них смотрят, забывают про чемоданы,
про свой рейс, и веселятся.
Я в Дьюти-Фри. За стеклом огромный лайнер выруливает на полосу.
Вырулил, неспешно разогнался, и – вверх. Спокойно так, неторопясь.
17:28. Я сел в
самолёт в числе последних. Конечно, никаких блондинок по соседству. И с
брюнетками напряжёнка. Да вообще, никакой приличной
дамы в поле зрения...
Сижу на
центральном сидении. Справа от меня, у окна – мальчик-подросток, при более
подробном рассмотрении оказавшийся женщиной-израильтянкой неопределённого
возраста, со стрижкой-ёжиком и без груди. Слева – элегантный джентельмен в ковбойской шляпе, ему лет под шестьдесят.
Через пять кресел передо мной седеющая голова запрокинулась и над ней
показалась перевёрнутая бутылка виски «shiwais». К донышку вознеслись
пузырьки. Владелец бутылки и головы крякнул и оглянулся по сторонам.
Мы выруливаем
на полосу. Я подкрепляюсь сушками. 17: 46 Ну, давай!
Взлетай уже! 17:49. Самолёт загудел и меня прижало к
креслу. 17:53. Летим потихоньку.
Раздали
иммиграционные карточки. Указал Ромкин адрес, написал что «Engenear», блин, забыл как это слово пишется. Может «Engeneer»? Так, теперь
с помаркой получилось. К тому же неправильно. Инженер, то есть я, должен бы
знать, как это пишется по-английски, а у меня – с ошибкой... Какой я инженер
после этого? Как бы не придрались, чёрт... Ещё поймут, что я музыкант, играть
на тротуаре еду. Ладно, главное – спокойствие и улыбка. Улыбка до ушей. Это
страшное оружие. Самое страшное оружие на земле – это улыбка и доброта. Ну да,
в принципе, с улыбкой, тепло и с добром относясь к людям, можно всего добиться.
Это я так думаю, потому что я добрый человек. А вот злой человек думает иначе:
«Самое страшное оружие на земле – это жестокость. Если правильно им пользоваться,
можно всего чего хочешь добиться.» А как размышляет
красивый человек? «Красота – это страшная сила!» А сильный? А вы какой?
Подставьте по смыслу.
Удивительно,
даже стюардессы все некрасивые. Не везёт мне, что ли? Красивая женщина – как
бриллиант, встречается довольно редко. И если уж встретилась, то наслаждайся
мигом. Кайфуй, пока не спёрли.
Сосед слева
читает газету, соседка справа решает кроссворды, я издеваюсь над блокнотом. И
над читателем. Ведь если где-то что-то написать, наверняка кто-то потом это
прочтёт. В крайнем случае – сам автор. Вот я сам над собой и издеваюсь.
Раздают обеды.
Запахло курицей. Сперва – суперкошерное
для пейсато-кипастых, потом – диетическое для
толстых, ну а потом – обычное для нормальных. Сижу, упираюсь коленками в
переднее сиденье. Я вставил лондонскую карточку в свой мобильный телефон.
Всплыли телефоны годичной давности. Забытые и стёртые из памяти девушки. Вот
эта, например, Allie. В
Британском музее рассматривала барельефы Парфенона. Помню, как сейчас: красивая,
молодая англичанка. Я подошёл к ней:
- Вы не знаете
случайно, это что, натуральные барельефы?
- Да,
натуральные.
- А на
Парфеноне сейчас что?
- А ничего!
- Что, всё –
здесь?
- Да...
- Грабёж, -
говорю, - Так давайте создадим организацию по возвращению барельефов на родину!
- Давайте, -
говорит, - я – за.
- Ну, пишите
свой телефон.
Тогда я не
успел ей позвонить – через два дня уехал в Иерусалим. А сейчас она вряд ли уже
меня вспомнит...
У меня
зачесался глаз. Я его почесал. Он зачесался сильнее. Я испугался. Вчера я играл
с Денисом, жаловался ему на (об этом см. дальше), и он в ответ пожаловался на своё:
- Видишь, у
меня глаз красный? Это каротид. Раньше от этого
слепли, сейчас с трудом вылечивают. Мне уже получше, а
что пару дней назад творилось...
- Что?
- Глаз был
красный, постоянно слезился и почти не видел ничего.
- А это
заразно?
- Конечно. Это
жестокая болезнь, - сказал Денис, и заиграл на гитаре. Я задумался, и заиграл
на саксофоне.
Мой правый глаз
как-то подозрительно почёсывается. Как-то затуманился. Все признаки каротида налицо. Хорошо, что три дня назад у меня челюсть
заболела, так, что зевнуть невозможно. Рот разеваешь –
в суставе боль. Так я сразу побежал к доктору, он выписал таблетки и дал свой
телефон. Если что, буду ему звонить из Лондона, теперь ещё и по поводу каротида. С челюстью я тоже натерпелся – оказалось,
воспаление сустава. Как на кларнете играть без челюсти? Надо было в больницу на
процедуры идти, а времени – только в воскресенье утром перед вылетом. Хорошо, в
субботу немного получше стало. Но и сейчас она
поскрипывает при зевке. Лишь бы каротида не было. Я
вроде вчера на халтуре руки с мылом мыл. А глаз –
почёсывается...
Приземлились.
Прошёл паспортный контроль без проблем. Сказал, что уезжаю через месяц, (даже
не стали проверять мой фиктивный обратный билет), что «visiting a friend», тоже «software engineer». Сейчас в поезде
сижу. Английская речь заслышалась. Хорошо! Поезд понёсся через кирпичные
станции, через деревья. За окном – темно. Рядом покачивается мой чёрный
чемодан. Колёсики немного запачкались, а в остальном –
такой же нетронуто-девственный. Позвонил Ромке, он готовит курицу. Завтра с
утра – на работу:
Здравствуй,
Лондон!
17.06.2003 © О.Лапидус